К ВОПРОСУ О МЕТОДАХ РЕАЛИЗАЦИИ ПОЛИТИКИ РОССИИ НА ЮЖНОМ КАВКАЗЕ В XVIII – НАЧ. XIX ВВ. В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Искендерова Марзия
ведущий научный сотрудник отдела международных отношений Института истории им. А.А.Бакиханова Национальной Академии наук Азербайджана, доктор философии по истории

Кавказ в целом, в том числе Южный Кавказ в силу своего геополитической и геостратегической значимости издавна представлял особую важность для экспансионистских планов России. XVIII – начало XIX вв. является тем переломным рубежом в истории и России, и Южного Кавказа, когда активизация время от времени политики России в данном регионе завершилась осуществлением задуманных гегемонистских целей и повлияла на изменение в южнокавказском регионе во всех сферах его жизни.
Отсюда, вопросы, связанные с колониальной политикой России на Южном Кавказе в указанный период и оценка методов реализации этой политики являются крайне актуальными по сегодняшний день. Кроме того, усилившийся в конце XX столетия интерес к межнациональным проблемам стимулировал развитие исторической науки как в России, так и в независимых постсоветских государствах Южного Кавказа.
Безусловно, глобальные изменения в международных отношениях с распадом СССР, явившимся отличительным событием конца XX века, не могли не отразиться на деятельности учёных-историков, начертавших и определивших совершенно новый, в корне отличающийся от традиционно ложного, фальсифицированного подхода, курс в изучении данной проблемы.
Появившиеся в конце ХХ – начале XXI столетий работы ряда видных представителей российской историографии, в круг научных интересов которых вошла избранная автором тема предлежащей статьи, также являются отражением происшедших в исторической науки концептуальных изменений. Именно поэтому эти работы олицетворяют начало нового этапа в развитии исторической кавказоведческой науки.
Необходимость и актуальность историографического анализа их трудов вытекает из отсутствия специального и комплексного историографического исследования с объективной оценкой новых подходов к ряду вопросов политики России на Южном Кавказе и методов её реализации.

Одним из авторов, перед которым стояла задача раскрыть сущность «политического соперничества … и международного противоборства» на Кавказе, является В.Дегоев. В работе автора, прежде всего, подчёркивается влияние на судьбу Южного Кавказа сложившегося ко II половине XVIII в. в пользу России соотношения международных сил. Вместе с тем, характеризуя период с Кучук-Кайнарджийского мира (1774 г.) до конца очередной русско-турецкой войны (1787-1791 гг.), отличавшийся сложной позиционной борьбой между Россией, Турцией и Ираном на Южном Кавказе, правителям Грузии и Азербайджана автор отводит второстепенную роль, хотя и отмечает, что они были способны повлиять на расстановку главных соперников: [Дегоев 2001, 22-23].
Дегоев В. поэтапно рассматривает политику России в данном регионе. Тонкая политика российского правительства, по мнению автора, была нацелена на сохранение равновесия сил и предполагала обнадёживание одних, подкуп других, угрозу третьим. Тем самым, говоря о проводимой Россией до 1783 г. политике «балансирования», автор утверждает, что Россия не собиралась окончательно самоустраниться от южнокавказской проблемы: [Дегоев 2001, 24].

В свою очередь, говоря об условиях подписания Георгиевского трактата 1783 года о российском протекторате над Грузией, справедливо отмечается соблюдение Россией, прежде всего, национально-государственных интересов Российской империи. Неслучайно, среди причин, обусловивших согласие русского двора на помощь Ираклию II, предпочтение даётся не христианско-гума¬нис¬ти¬чес¬ким мотивам, а стремлению использовать Грузию в качестве плацдарма с целью расширения русского влияния на Южном Кавказе, постепенного вытеснения оттуда Турции и Ирана, превращения всего региона «в прочный защитный барьер и эффективный геостратегический рычаг для давления на султана и шаха»: [Дегоев 2001, 28-29].
Учитывая гибкость политики России, определяется главная цель российского правительства на Южном Кавказе: царизм вынашивал свои «собственные экспансионистские планы», и стремился «не допустить явного преобладания в Закавказье ни одного из соперников, будь то христианин и русский союзник Ираклий или мусульманские правители Фатали-хан, Ибрагим-хан или кто-либо ещё»: [Дегоев 2001, 30].
Раскрывая дальновидность политики России на Южном Кавказе накануне и в период указанной русско-турецкой войны (1787-1791 гг.), автор чётко сформулировал её задачу: не допустить здесь открытия второго (наряду с европейским) театра военных действий. Отсюда и изощренные методы внедрения политики умиротворения в данном регионе. Поэтому автор аргументировано объясняет, что положение status quo в указанном регионе сохранялось благодаря «ажурной паутине международных отношений по поводу Кавказа и на Кавказе, создававшей определённое равновесие»: [Дегоев 2001, 37, 40].
В работе В.Дегоева освещаются и отношения России с Ага Мухаммедом Гаджаром, с именем которого связывается столкновение интересов в регионе. Так, не оправдывая Ага Мухаммеда как личность, автор убеждается в несовместимости выполнения условий протектората согласно Георгиевскому трактату 1783 г. – защищать Грузию с интересами самой России: [Дегоев 2001, 45].
Цели военной экспедиции В.Зубова на Южный Кавказ в 1796 г., получившей освещение в работе В.Дегоева, а также методы осуществления гибкой и маневренной политики России являются подтверждением мысли о продолжении Екатериной II политики Петра I: [Дегоев 2001, 46].
Раскрывая поэтапное развитие кавказского вопроса при Павле I, автор показывает его «замораживание» в начале его правления и выдвижение на передний план интересов европейской политики: [Дегоев 2001, 49]. Хотя автор отнёсся к приказу этого императора об отзыве русских войск, как к «осмысленному побуждению, порождённому его собственными представлениями о пользе России»: [Дегоев 2001, 47], вместе с тем, подтверждается ранее высказанная им мысль о том, что Россия, уведя свои войска из Южного Кавказа, не ушла оттуда: [Дегоев 2001, 48].
В целом, умозаключение В.Дегоева по поводу гибкой и изощренной политики России указанном регионе отражает попытку данного очерка переосмыслить традиционные подходы к вопросу о международной борьбе за господство в Южном Кавказе в конце XVIII века. Автор пишет: «Петербург научился умело и терпеливо маневрировать на закавказской «шахматной доске», разобщая своих противников и завоёвывая союзников. Подобно остальным участникам борьбы, он не гнушался обыч¬ных приёмов из макиавеллистского арсенала, стараясь превращать других в инструмент своей политики, а не самому превращаться в их инструмент». Путём искусного балансирования на противоречиях своих «врагов» и лавирования между интересами своих «друзей» Россия попросту переиграла и тех, и других. С точки зрения тогдашней, да и нынешней политической морали – весьма честно и законно. Осознание Ираном и Турцией этого печального для них факта вылилось в реваншистские войны первой трети XIX века, приведшие к полному вытеснению их из Закавказья»: [Дегоев 2001, 51-52].
В работе. Я.Гордина, посвящённой истории кавказской войны XIX века в частности России с северокавказскими горцами: [Гордин 2000], интересными и объективными являются рассуждения о роли и месте Кавказа в широкомасштабной восточной политике России, оценка этой целенаправленной политики России и методов её реализации. Автор выражает уверенность в том, что «с петровского времени и до конца XVIII века в России складывалась имперская государственная доктрина, основанная на сугубо иерархическом миропредставлении, доктрина, не допускавшая партнёрства с низшими, предполагавшая абсолютное включение новых народов и территорий в цельную систему»: [Гордин 2000, 44]. На наш взгляд, вполне можно отнести и к политике России на Южном Кавказе утверждение одного из представителей русских военных кругов – Лунина, согласно которой провал попытки России «органично включить новые территории в состав империи» был обусловлен «неумением и нежеланием учитывать национально-психологические тради-ции тех, на кого была направлена экспансия (России – М.И.)»: [Гордин 2000, 44].
Данная здесь характеристика прикаспийского похода Петра I примечательна, тем, что автор сравнивает его с ранними набегами русских. По его мнению, в отличие от последних, прикаспийский поход Петра I явился составляющей «обширной и последовательной, хотя и вполне утопичной, завоевательной программы»: [Гордин 2000, 42].
Хотя оценка планов Петра I в южнокавказском регионе не входило в задачу автора, вместе с тем подчёркивается важность обращения, к данному вопросу, так как существует связь между стремлением России продвинуться в Индию через Каспий и политикой России на Кавказе: [Гордин 2000, 42]. Более того, насущность проблемы отражена в суждении автора о превращении её «из периферийной военно-дипломатической проблемы в актуальную задачу, без решения которой невозможно было закрепить будущие завоевания»: [Гордин 2000, 43].
В работе уделяется особое внимание взаимоотношениям России с Грузией. С одной стороны, подчёркивается, что Пётр I осознавал значение союза с Грузией для контроля над Кавказом, с другой стороны, – рас¬смат¬ри¬ваются предательские действия России по отношению к ней. Также как и предыдущий автор, Гордин Я. показывает всю трагедию положения Грузии в связи с невыполнением обещаний по условиям Георгиевского трактата 1783 года и раскрывает истинное лицо Российского государства, руководствовавшегося исключительно собственными интересами. Неслучайно, автор связывает «игру с Грузией» с широкомасштабными восточными замыслами России. В связи с этим, не раз проскальзывает мысль о том, что для России Кавказ стал объектом завоевания только лишь как плацдарм для дальнейшего продвижения: [Гордин 2000, 46, 47].
Проводя параллели между завоеваниями Англии в Индии и России – на Кавказе, автор убеждён, что последнее в отличие от первого «основывалось на стремлении жёстко включить приобретенные территории в единообразную регулярную систему»: [Гордин 2000, 48].
Автор даёт объективную и чёткую формулировку сути российской экспансии, «рожденной в петровский период и бурно возродившейся в екатерининский», «мощная инерция которой толкала их (русских генералов – М.И.) к испытанной методе тотального подавления»: [Гордин 2000, 54].
Уделив большое место личности и деятельности Цицианова и не только потому, что «именно он наметил основы и силовой, и мирной политики» царской России: [Гордин 2000, 56], справедливо показано, что для Цицианова именно Кавказ в целом, в том числе и Южный Кавказ, были главным полем его военной колонизаторской деятельности. При этом предпочтение отдавалось единственному результативному методу – насилию для достижения поставленной цели, а именно расширения российских владений: [Гордин 2000, 71-72, 123]. Причём, последнее автор относит и к другим русским генералам.
Автор также выпячивает «концепцию презрения», с которой Цицианов начал строить свои отношения с владетелями данного региона: [Гордин 2000, 89-91].
Главы известного труда русского историка и кавказоведа XIX века В.А.Потто «Кавказская война» вошли в основу книги «Присоединение Кавказа к России XIX век», издание которой связано с продолжением публикаций по истории утверждения господства России на Кавказе, начатых в книге «Русские на Кавказе. Эпоха Ермолова и Паскевича»: [Присоединение Кавказа … 2005]. Отметим, что сам по себе факт представления читателю её отдельных глав без необходимых объективных комментариев и рассуждений говорит о схожести позиции составителей книги А.Г.Макарова и С.Э.Макаровой с отношением военного историка В.Потто к освещаемым вопросам. Кроме того, подтверждением служит и разбираемое нами ниже вступительное слово составителей книги.
По мнению последних, в работе В.А.Потто «живо и достоверно представлена история вхождения в состав России кавказских народов и территорий в первые десятилетия XIX века: Грузия и Армения, мусульманские ханства Азербайджана, Дагестан и Чечня…»: [Присоединение Кавказа … 2005,6].
Наблюдается идентичность их позиции с великодержавной позицией историков XIX века при возвышении роли России в судьбе кавказских народов. Иначе, откуда такая уверенность в том, что «именно Россия, сначала – императорская, а позднее – советская, способствовала проникновению современной цивилизации и культуры в самые далёкие и глухие уголки равнин ущелий Кавказа, и в то же время дала возможность этим народам сохранить собственное национальное, духовное и культурное наследие, открыв возможность дальнейшего развития и достойного положения в мире» [Присоединение Кавказа … 2005, 6].
Освещая историю утверждения России на Кавказе, составители грешат субъективностью и отсутствием глубокого критического анализа. Названные факторы, односторонность и тенденциозность при изложении событий приводит составителей к игнорированию переселенческой политики царизма, в результате которой увеличилось число армян на территории Северного Азербайджана. Они обошли молчанием факты ликвидации Россией государственности азербайджанского народа, бесцеремонного раздела его между Россией и Ираном, и т.д.
Интересующий нас круг вопросов, отчасти затронут и в монографии Н.А.Сотавова, посвящённой освободительной борьбе народов Дагестана против владычества Надир-шаха: [Сотавов 2000]. Описав события прикаспийского похода Петра I на фоне русско-османского соперничества, в работе раскрываются условия, обеспечившие реализацию Россией давно задуманного плана и констатируются причины успешного продвижения русской армии. Не сбрасывая со счетов её многочисленность и оперативность принимаемых Россией мер, подчёркивается и расположение кавказского населения, в том числе населения Дагестана к России: [Сотавов 2000, 65-66].
Даже при изложении вопроса о Рештском (1732 г.) и Гянджинском (1735 г.) договорах как проявлении дальновидности политики России, опасавшейся ирано-турецкого сближения: [Сотавов 2000, 89, 102].
И в данном случае, если Надир хан и Османская империя представлены исключительно как завоеватели, то Россия преподносится, якобы, покровительницей народов Кавказа: [Сотавов 2000, 106-107]. На-ряду с этим в работе раскрывается осторожная и целеустремлённая политика России, главным составляющим которой являлось соблюдение, прежде всего собственных интересов [Сотавов 2000, 178-179].
В целом, следует отметить, что богатый источниковедческий материал позволил автору сделать ряд конкретных выводов о последствиях завоевательной политики России на Кавказе. Под умеренностью последней подразумевалось прикрытие истинных захватнических целей якобы благими намерениями покровительства кавказским народам.
Вместе с тем, признав захватнический характер политики, как Надир шаха, так и России в отношении кавказских народов, в т.ч. и Дагестана, автор идентифицирует методы её претворения и противопоставляет жёстким экспансионистским действиям иранского завоевателя осторожную, гибкую и взвешенную политику царского правительства. На наш взгляд, на указанную позицию автора влияет нахождение сегодня данного региона в составе Российской Федерации, чем и объясняются сглаживающиеся оттенки вышеуказанной, так называемой, умеренной политики России.
Прикаспийский поход Петра I получил своё подробное изложение и в работе военного историка Шишова А.В., посвящённой военной истории Московской Руси и Российской империи (с XVI по нач. ХХ вв.): [Шишов 2005, 58-80]. В данном произведении автор утверждает, что Пётр I признавал военную силу единственным способом овладения прикаспийскими землями, «поскольку на Востоке привычная для Европы дипломатия, в том числе и тайная, особой роли не играла»: [Шишов 2005, 72].
Также как и предыдущий автор, наделяя Россию чертами освободительницы, Шишов А.В. оправдывает захватнические действия России тягой кавказского населения к ней. Однако в подтверждение приводит лишь обращения христианских представителей, в частности – армян и грузин: [Шишов 2005, 92-94].
В работе настолько превозносится роль Петра I в политике России в данном регионе, что неслучайно падение престижа России здесь связывает-ся с его смертью, которая, как констатирует автор, «… изменила на берегах Каспия и на Кавказе многое. Главное состояло в том, что присутствие здесь России стало быстро умаляться»: [Шишов 2005, 94].
Отмечая резкое изменение политики России на Кавказе с вступлением на престол Екатерины II, в работе показана и схожесть с петровским временем в отношениях, складывавшихся между русским двором и грузинскими царями и князьями, а также армянской церковью.
Освещение событий конца XVIII века не раз сопровождается подме-ной захватнической политики России на Южном Кавказе её якобы освободительной миссией. Неслучайно, отправление Екатериной II русских войск во главе с В.Зубовым на Южный Кавказ в 1796 году рассматривается, как добросовестное выполнение ею своих обязательств по Георгиевскому трактату: [Шишов, 2005, 114]. Вместе с тем втор приходит к уверенному выводу о том, что «… у великой по размаху внешнеполитических деяний Екатерины II были действительно великие замыслы по расширению пределов Российской державы»: [Шишов 2005, 144]. Таким образом, перед нами позиция созвучная взглядам «великодержавных» русских историков.
Вопрос о российском покровительстве сопровождается показом дифференцированного отношения России к южнокавказским народам. В отличие от христианских народов – армян и грузин, наблюдается недоверчивое отношение к азербайджанским владетелям; правда, для достижения своих целей царизм использовал и их: [Шишов 2005, 122, 127].
Автор последовательно необъективен при описании событий процес-са завоевания Россией Грузии и североазербайджанских ханств в начале XIX века. Он сводит суть политики России в данном регионе к мнимому совпадению интересов южнокавказских народов со стремлением самой России «к присоединению земель Кавказа, как опорного стратегического плацдарма с побережьями сразу двух морей»: [Шишов 2005, 153].
Будучи военным историком, в задачу которого входило освещение, прежде всего, военных кампаний России на Кавказе, в том числе Южном Кавказе, Шишов А. делает важные выводы о значимости для России каждой территориальной части указанного региона при описании событий первой (1804-1813 гг.) и второй (1826-1828 гг.) русско-иранских войн: [Шишов 2005, 171-172, 174-175, 176-177, 278-282 и др.]. Примером может служить подчёркнутая значимость Иревана – столицы Иреванского ханства для России, выраженная в словах Паскевича: «Самое приобретение Эривани, по знаменитости её, по сосредоточению в ней торговли персидской и турецкой, по местоположению на границе трёх государств доставляют нам выгоды неизъяснимые»: [Шишов 2005, 288].
Подробно излагая все перипетии подписания Туркменчайского мирного договора (1828 г.), А.Шишов неслучайно акцентирует внимание на статьях о переходе Иреванского и Нахчыванского ханств под власть России: [Шишов 2005, 291-294]. Судя по изложению, он стремился наглядно продемонстрировать достижение Россией своей цели в данном регионе. Ещё более усиливается значение завоевания этих земель для России показом награждения участвовавших в военных операциях: [Шишов 2005, 294-295].
Таким образом, рассматривая экспансионистские действия России как необходимый итог её исторического развития и военной мощи, автор умалчивает о колонизаторской сущности политики России в данном регионе, тогда как именно колонизация этих земель и являлась целью описываемых побед русского оружия [Шишов 2005, 3].
В заключении, следует подчеркнуть, что рассматриваемые авторы довели до нас главную суть политики России на Южном Кавказе в XVIII – начале XIX вв., что этот регион постоянно оставался в центре пристального внимания России и для его захвата она использовала все доступные ей способы. Констатируя наличие гегемонистских замыслов в российских правящих кругах, авторы обоснованно пытались осветить разношерстные методы реализации тонкой и дальновидной политики России.
В рассмотренных трудах российских исследователей выявляются новые подходы к ряду вопросов гибкой и целеустремлённой захватнической политики России вопреки догматическим концепциям советского времени.
Позиция большинства авторов склоняется в пользу доминанта в политике России её собственных интересов в южнокавказском регионе. Вместе с тем некоторые авторы не всегда могли согласовать конкретно-политическую ситуацию на Южном Кавказе в указанный период с интересами России в данном регионе, поскольку продолжают исходить из тезиса об исторической предопределённости завоевания Кавказа, в том числе и Южного Кавказа, о прогрессивной миссии России для кавказских народов.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гордин Я. Кавказ: земля и кровь. Россия в кавказской войне XIX века. Санкт-Петербург, 2000.
2. Дегоев В. Большая игра на Кавказе: история и современность. Москва, 2001.
3. Присоединение Кавказа к России XIX век. Санкт-Петербург, 2005.
4. Сотавов Н.А. Крах «Грозы Вселенной». Махачкала, 2000.
5. Шишов Н.В. Схватка за Кавказ (XVI-XX вв.). Москва, 2005.

* Данный договор завершил русско-турецкую войну 1768-1774 гг.